Тут и бахнула у меня стиральная машина. Знаете, такая вот, еще не как современные, а с отжимом в виде двух валиков и кривого стартера.
Позвала я местного мастера. Вениамин Алексеевич был в местном ЖЭКе и за электрика, и за слесаря, и еще подрабатывал токарем на полставки в мехцехе войсковой части. Пришел к нам пожилой дяденька, в круглых очках и с аккуратно подстриженной бородкой — ну просто вылитый доктор Айболит, в моем представлении. Разобрал мою стиралку, что-то в ней ковырял, и от чашечки чая не отказался. А в последующем процессе починки, поведал один случай.
«Вон видишь, дочка, напротив-то вашего дома, десятый дом с флигелем? Он построен перед самой войной, для командного состава части, а потому и подвал там — не подвал, а целое убежище. Видала ты, какая дверь в тот подвал? Железная вся, кованая!
После того случая, я туда опасаюсь ходить. А было-то вот что. Дали мне в то лето напарника Женьку — парень молодой, вот-вот в армию должны забрать, устроился пока слесарем к нам в домоуправление. А тут бабка Фадеева, на первом этаже десятого дома живет, пожаловалась на шум с подвала — то ли воет кто, то ли плачет, да еще и гремит чем-то. Ну, пошли мы с Женькой проверить подвал — мало ли, дети как-то пролезли, или животина какая попала, а выбраться не может. Взяли фонарики, и пошли часа в три пополудни.
Подвал там основательный — глубокий и разделенный на отсеки. Пол бетонный, гулкий — идешь, и шаги твои многим эхом от стен отражаются. Я иду потихоньку, углы фонарем освещаю. Женьке не терпится — убежал вперед, я только и вижу, как луч от его фонаря по бетону шарит, да шаги его быстрые слышу. Вдруг смотрю — в углу пол потрескался, пошел поглядеть — ну чуток поправить надо, думаю. Вышел из угла, а Женькиного фонаря не видать, и шагов его не слышно! Дошел я до конца подвала — проверил второй выход, всё снаружи закрыто. Иду обратно, по углам смотрю, звать уж начал:
«Женька, Женька, ты где? Хватит дурить, отзовись быстро!».
Эхо гулкое со всех углов, еще страшнее! Обошел я дважды подвал тогда — нет ничего и никого, и Женьки тоже нет. Ну, думаю, видимо не заметил я, как он мимо меня наружу то проскочил. Вышел с подвала, думаю, оторву уши я напарнику за такие шутки. А нет его и снаружи. Я снова в подвал — ходил, кричал, голос сорвал себе — да нет парня, как провалился! Я все углы обшарил.
Время уж к вечеру, закрыл я подвал, пошел в контору — проверю, думаю, может туда шельмец ушел, или домой убежал. Нету! Нету нигде! В конторе нету, с конторы домой ему позвонили — бабка сказала, на работе Женька! Пошли мы с начальником снова к десятому дому, подвал открыли, вдвоем весь обошли — да ни следа нету! Вышли наружу, закрыли дверь, сели покурить. Советуемся, что делать-то дальше — идти надо в комендатуру доложить, что человек пропал, в подвале! Точно, думаем, после такого заявления нас куда положено и упекут.
Только окурки затушили, как в дверь подвала изнутри как заколотит кто-то. И Женькин голос истошный:
— Алексеич, мать твою разэтак! Ты, чёрт старый, шутить надумал что-ли! Вот я выйду, сымай очки-то сразу, я и на возраст твой не посмотрю!
Я трясущимися руками ключ достал, дверь открыл да и давай обнимать парня. А он орет, конечно, матом на меня. А мы с Иванычем смотрим — у Женьки голова вся седая! Я рукой тронул — а это не седина — это иней или снег, холодные снежинки на волосах лежат.
Рассказал я всё Женьке — что уже часа три его ищу, и в подвале и везде. А он орет, не верит, говорит:
— Мы вот только зашли с тобой, я до конца дошел и обратно повернул, а тут дверь закрыта.
И на часах его — только и прошло полчаса. А на моих-то уже — семь часов с четвертью.
На другой день Женька на работу не пришел — слёг с простудой. Ну, однако, ничего, две недели поболел да и на поправку. А осенью мы его в армию проводили.
В подвал десятого дома я стараюсь не ходить с того дня, что там такое есть — не знаю».
