Слепая от старости пекинеска Топа уже привыкла к запаху боли и обреченности, который давно царил в их квартире.
Хозяйка болела, болела давно, тяжело и без надежды на выздоровление.
Топа чаще всего лежала на своей подстилке, по звукам и запаху определяя, кто пришел: то медсестра, то кто-то из родственников.
Были и радостные дни, когда хозяйке становилось лучше, отступала боль, тогда она спускала с кровати худенькую руку и звала свою любимую собачку.
— Топа, Топочка, иди сюда.
И Топа вскидывалась, повизгивая от радости, как ей казалось, бежала, спотыкаясь на старых и непослушных лапах.
Утыкалась мордашкой в сухую сморщенную ладошку хозяйки и слушала, слушала ласковый голос, который говорил, что все еще наладится, вот скоро хозяйка поднимется, и они пойдут гулять. Как раньше.
Но в одно утро квартира наполнилась людьми, все суетились, кто-то плакал. Топа больше не чувствовала свою хозяйку, она поняла, что осталась совсем одна.
Потом ее взяли на руки и понесли, но это было не так, как это делала когда-то ее хозяйка — с любовью и заботой, ее несли, как ненужную вещь, как мусор, даже с какой-то брезгливостью.
Она вспомнила этот запах улицы, пахло сухими листьями, сыростью, было холодно. Ее выкинули, просто выбросили на улицу.
Маленькое сердечко Топы готово было разорваться от страха, от горечи утраты хозяйки.
Потянулись дни, наполненные голодом, скитаниями в слепой темноте и холодными ночами. Из тревожного забытья Топу вырвал ласковый голос хозяйки, она увидела ее — молодую и здоровую, улыбающуюся, как раньше, в те времена, когда Топа была резвой и зоркой собакой.
«Топочка, собачка моя, пойдем, здесь тебе будет плохо, пойдем со мной», — Топа пошла за ней, такой родной и любимой. По запаху это был двор, похожий на двор их пятиэтажки, слева запах мусорных баков, дальше запах от железных страшных, рычащих чудищ.
Она снова осталась одна, но почему-то не было страха, двор был дружелюбный. Топа добралась до какой-то стены и легла.
В нос ударил запах кошки, потом еще одной, их было много, они ее обнюхивали и садились рядом, как будто взяв под опеку. Впервые за долгое время Топа успокоилась, появилось знание, что все плохое позади.
Послышались женские голоса: «Ой, у нас во дворе пополнение, это собачка, по-моему, пекинеска. Да, по-моему, она слепая, старенькая».
Чьи-то руки подхватили Топу очень осторожно и заботливо. Как же приятно сидеть на теплых коленях, ощущая тепло рук, которые ласково тебя гладят.
— Лена, она такая худая, вся дрожит. Я ее заберу.
— Валечка, забери пожалуйста, у тебя же свой дом, я-то ее здесь буду кормить, но злых людей много. Скоро зима, она не выживет.
— Конечно, Лена, без обсуждений, сейчас я вызываю такси, и мы с ней едем домой.
Как же странно, и не такое и страшное это железное рычащее чудище внутри, когда ты сидишь на теплых коленях, и ласковые руки тебя ободряюще гладят.
И вдруг снова голос хозяйки: «Ну вот, Топочка, чем смогла, тем помогла тебе. Прощай».
